"Потомству в пример". Глава ХV. Возвращение капитан-лейтенанта Александра Казарского домой. Избавление Казарским от каторги главного шкипера Черноморского флота Автомонова. Александр сознается Вере Павловне в своей сердечной привязанности. (Продолжение 3)

Он, справившись с неожиданным для него ударом судьбы, как ни в чём не бывало, весело и непринуждённо произнес:

- Однако, ответ писать не буду, незачем. Всё равно завтра в Собрании свидимся. Да и служивому на корабль надобно до отбоя поспеть. Поди, его вечерний чай братишки уже без него выпили и теперь на баке байки травят, да табачком курятся.  Достав из внутреннего кармана свои часы, открыл крышку и, посмотрев на циферблат, добавил в шуточном тоне:

- Виноват, сейчас вечерняя молитва началась, так что ещё могёт и сна лишиться часик-другой в ожидании шлюпки. А это уже форменный непорядок будет. Как среди служивого люду говорится: "Матрос спит, а служба идёт!". А не сходить ли нам, многоуважаемая Вера Павловна, с инспекцией на кухню и не проверить ли, а всё ли в строгом соответствии с флотским регламентом и по артикулу ли Надежда принимает the seaman, то бишь морского человека, моряка, значится, по-нашему.

И, не дожидаясь ответа хозяйки, поднялся из-за стола и бодро направился в сторону кухни. Вера Павловна не сразу поняла, что хотел ей сказать Александр. Она вошла на кухню, когда там уже  приспела  безмолвная и весьма суетливая сцена. Ее составляли пышная, раскрасневшаяся Надюша, для приличия слабо сопротивляющаяся крепким объятиям матроса 1 статьи Трофима Корнеева, который, увидев своего командира, вмиг забыл о своей пассии и принял стойку "смирно". Оставшись без опоры и потеряв равновесие, Надюша едва не свалилась под ноги матроса, успев ухватиться за стол буфета, уронив при этом пустую кастрюлю на пол. Кастрюля, как нарочно, с неимоверным грохотом покатилась по полу к ногам Казарского и с затихающим грохотом остановилась в полушаге от него. У обоих уже давно не молодых людей выражение лиц было схожим и говорило одно и то же: "Бес попутал!", отчего сложившаяся на кухне ситуация становилась ещё более комичной.

Пока Казарский подбирал подобающие случаю слова, его опередила Вера Павловна, которая сделала вид, что ничего не заметила:

- Надюша, матросика хорошо накормила? Ведь на корабле до утра уже столовать его никто не станет, а чай, даже если ему и оставят сотоварищи, будет холодным. Толку от такого чаю нет.

- Конечно же, что угостила матросика… И пирожков дала отведать… - начала отвечать Надюша, но тут её перебил Корнеев.

-  Дюже скусные будуть пирожки. Значит, ваше бродие…  Совсем, як дома у мамки на праздник, на Рождество Христово…

- Надюша, так ты с собой собери матросику… Звать-то как тебя, служивый? - спросила его Вера Павловна.

Корнеев лихо развернулся к хозяйке и своим громким бравым голосом отрапортовал:

- Матрос первой статьи Трофим Корнеев,  комендор погонного орудия нумер два, барыня.

- Да прямо уж и барыня, – между тем довольно ответила Вера Николаевна. – Величай меня просто по имени и батюшке – Вера Павловна, уразумел Трофим… Самого-то как по батюшке кликать-то?

- Уразумел, как же не уразуметь. Я понятливый, барыня. А по батюшке окромя салажат-первогодков, так никто и не зовёт. Так что привычнее для меня будет просто Трофимом звать, – прогремел в ответ Корнеев.

Наконец Казарский, осмыслив происходящее, решил навести порядок и строгим тоном начальника обратился к матросу:

- Вот что любезный, к капитану 2 ранга Стройникову ответное письмо нести надобности нет, его писать не стану. Дело не архиважное, а по сему, раз уже чаем угостился и пирогов отведал, то ступай на корабль немедля. И чтоб без шалостей!

- Слушаюсь, ваше бродие! – ответил Корнеев и строго в соответствии с регламентом  лихо развернулся к двери на выход.

Тут молчавшая до сих пор Надюша не выдержала и вступила в разговор.  Она принялась увещевать Казарского не отправлять тотчас Корнеева на корабль, уговаривая его хотя бы дать чуть-чуть времени собрать немного домашнего харчу.

- Да полно вам всем переживать из-за легковесного!  Если уж так хотите, то отпишу старшему офицеру, чтобы отпустил Трофима завтра. Корнеев, стой! Сейчас передам тебе записку для лейтенанта Новосильского…

Через несколько минут Корнеев весело шагал по дороге на корабль, прощупывая одной рукой в кармане своей шинели сложенный лист с запиской для старшего офицера брига "Меркурий", а в другой держа  увесистую котомку  с домашнею снедью для себя, которой хватило бы для доброй половины своего бака. Корнеев шёл и размышлял о своей судьбе, о прошлой, настоящей и будущей жизни, решительно ничего не понимая в произошедшем, но догадываясь, что сегодняшний вечер стал знаменательной вехой в его холостяцком бытии. Да и разве можно ли матросу понять свою жизнь, если до службы он крепостной, а на службе – бессловесный  инвентарь для содержания своего заведования на корабле в исправном состоянии и успешного ведения боя, обученный на все вопросы начальства отвечать всего тремя предложениями: "Так точно!", "Никак нет!" и "Не могу знать! Виноват, исправлюсь!". Зачем ему понимать свою матросскую жизнь, если за него уже всё продумано и расписано начальниками на все двадцать пять лет его государевой службы вперёд? Служи, матрос, верой и правдой царю и отечеству.  Если повезёт - отслужишь и не сгинешь в морской тёмной пучине или в яром бою с супостатом. А может статься так, что и хворь охальная в могилу до часу сведёт… Не зря матросский погост крестами множится. Растут деревянные, ровно грибы после дождя…

Но это завтра, а сегодня разные мысли  заполонили забубённую матросскую голову, убелённую красивою богатой и  чистой сединой,  не давая душе Тарасыча покоя. Любаня-то вроде и отпустила его, да и лет уж минуло немало, а сердце всё едино туманом и холодом охватило.  Нет той радости, что прежде была и счастья уже того не будет, это ясно, как пить дать.  Но в то же время, какая-то непреодолимая сила влекла его истерзанную душу к этой уже немолодой, вдоволь, от души, так же как и он, настрадавшейся в жизни женщине. Рассудок ему говорил, что пусть уже и не красавица, но и он уже далеко не красный молодец. Зато душой она чиста, в хозяйстве толк знает и Бога боится…  Уже только за это одно можно к ней со всем уважением относиться и без опаски в жёны звать!

А ведь так всегда было в нашем мире, что Россию иноземцы  испокон веку  страшились, презирали, не любили, не понимали и оттого люто ненавидели, но жён норовили взять из русских. Не только одна королева Франции Анна – дочь Ярослава Мудрого - пребывала единою утехой, отрадой, а в трудную минуту – верной опорой и помощницей своему заморскому венценосному супругу во всех его королевских делах.

Не только дочь простого священника из Рогатина, что на Украине,  пятнадцатилетняя Анастасия Лисовская, захваченная в полон татарской ордой и проданная в гарем турецкого султана Сулеймана, где, будучи простой рабыней-одалиской, снискала его сердце и стала единственной боготворимой им баш-кадуной – верной, любимой женою  великого падишаха. Без малого сорок лет она потрясала безбрежную Османскую империю и изумляла целую Европу. Венецианские послы-баилы в своих донесениях из Истамбула именовали её не иначе, как Роксоланой - так тогда на латыни называли всех русских людей. Под этим именем она  осталась в истории Турции и Украины как великая, милосердная, о которой  по сей день живут предания в народах этих двух великих и таких неодинаковых по своим верованиям и культуре, стран.

Не счесть всех имён славных дочерей Руси Великой, ставших гордостью чужеземных народов, ибо многие ведомые Истории имена сильных мира нашли здесь, на земле русской, не только лишь добрых жён, но и верных сподвижников в делах своих.

* Продолжение следует