А молодого коногона несут...

Есть ряд профессий и социальных ниш, которые в Украине откровенно демонизируются. Скажем, гаишники. Или проводники на железной дороге. Или проповедники в новых церквях. Но особой злокозненностью и общественной неадекватностью овеяны в народном сознании шахтеры.

О шахтерах знают все. Шахтеры работают в аварийных условиях, отчего много пьют, отчего условия становятся еще более аварийными. Шахтеры постоянно бастуют, требуя выплаты зарплаты за последние двадцать лет. Сколько они бастуют, сказать трудно, но иногда кажется, что сначала они забастовали, а уже потом им перестали платить.

Шахтеры не говорят по-украински, а по-русски говорят матом. Поэтому правые политики призывают ни в коем случае не украинизировать шахтеров, поскольку по-украински они тоже заговорят матом.

Шахтеры ненавидят все футбольные клубы, кроме местных. Местные футбольные клубы они тоже ненавидят, поскольку среди шахтеров бытует дикая социальная дифференциация и волчьи законы выживания.

А вообще это честные, трудолюбивые и в меру пьющие потенциальные избиратели, испорченные, правда, плановым производством и реприватизацией. Поэтому за их души есть смысл побороться. Поскольку так или иначе – шахтеров много, и они всегда будут оставаться жирным куском электорального пирога. Главное – грамотная агитация и побольше дармового бухла.

Кстати, об агитации. Не знаю, будет ли кто-нибудь когда-нибудь отвечать за созданный на благодарном шахтерском материале образ врага, культивировавшийся на протяжении последних лет. Скорее всего, нет. А жаль. Ведь в принципе, шахтеры уже который год довольно-таки напрасно страдают от преступных политтехнологических спекуляций и психических атак, которые устраивают, преимущественно, киевские СМИ на обитателей Востока республики. По большому счету, из шахтера – профессии мирной и в какой-то мере необходимой, старательно, хотя и довольно непрофессионально, был вылеплен гопник-шовинист с неполным средним образованием за плечами и недопитой поллитрой в руках. Брататься с таким желания не возникает, и держаться от таких нужно как можно дальше, и в Шенген таких лучше не пускать.

Одним словом, в Украине считается политкорректным шахтеров не любить. Любить шахтеров в Украине – это то же самое, что любить Ку-клукс-клан в Америке – лучше делать это персонально и не вслух.

Ну а что же сами шахтеры? Подозреваю, они почти не догадываются о той зловещей ауре, которая образовалась около них вследствие всех геополитических расколов, потрясших украинское общество. Вряд ли большинство представителей этой героической профессии сильно страдает от недостатка любви соотечественников. Поскольку любовь соотечественников, как печень алкоголика – о ней вспоминаешь в последний момент, когда уже поздно чем-то помочь. То же самое с шахтерами – действительно важно не то, как общество относится к ним. Куда важней, как они сами относятся к обществу.

Пару лет назад мне представился чудесный случай собственным глазами убедиться в нелепости и беспочвенности стереотипных наслоений на честном шахтерском имени. Марагрет Мортон, фотограф из Нью-Йорка, предложила поехать вместе с ней на Донбасс, чтобы отснять что-то для очередного фотоальбома. Я согласился, сказал, что там живут прекрасные, в меру пьющие люди, что большинство западных представлений о Донбассе, если они, эти представления, вообще есть, – наивны и инфантильны, и брался ее в этом убедить. И вот мы поехали. И в продолжение поездки чувство гордости за отечественную угольную промышленность не оставляло меня ни на миг.

Сначала меня арестовали на одной из шахт. Охрана проявила-таки бдительность. В принципе, их можно понять – у каждого нормального охранника возникнет желание арестовать и обвинить в промышленном шпионаже американцев, фотографирующих сломанные станки. Чем еще, кроме промышленного шпионажа, можно объяснить интерес к поломанным станкам? Не любовью ж к черно-белой фотографии!

Начальник охраны несколько раз бегал в контору и звонил "в центр", мы сидели на вахте с двумя зрелого возраста шахтерами и говорили об особенностях функционирования рыночных механизмов в условиях накопления первичного капитала. "Ринат молодец, - говорили они, – Ринат нас удерживает". В принципе, подумал я, было бы странно, если бы они говорили другое.
Отпускать меня начальнику охраны было жалко. Видимо, я был первым промышленным шпионом, пойманным им за всю его несчастную трудовую биографию. Но "центр" директив не давал, и я был благополучно отпущен под торжественные обещания больше их станки не трогать.

На следующий день мы набрели на небольшой поселок, сонный и полумертвый, где почти не осталось трудоспособного населения. В смысле, все были пьяные. Шахту, при которой этот поселок был построен, прикрыли, и население беззаботно спивалось, подтверждая в подозрительных американских глазах все известные и малоизвестные стереотипы. В соседнем городке, где находится, как нам было заявлено, самая глубокая шахта в Европе, нам попались по пути два брата-шахтера. Один из них был инвалидом, а другой выглядел ненамного лучше. Они позировали на фоне своей самой глубокой в Европе шахты. Просили переслать им фотки. По-английски не говорили, однако понимали все.

Уже уезжая из этого городка, мы остановились возле придорожной столовки. В коридоре стоял игровой автомат, сумрачно мерцая золотыми огнями и мелко позвякивая грудами мелких монет в своем чреве. И пока мы общались с кельнершей (могла быть в столовке кельнерша? Или как ее лучше было назвать – "девушка"?), наш водитель просадил в этом чертовом автомате все свои деньги. Донбасс порожняк не гонит, одним словом.

Мне кажется, что Донбасс со всеми его шахтерами, коногонами и детским наемным трудом, со всей его фактурностью, хорошо подходит именно для подобных туристических надобностей. Его можно показывать западным туристам, потенциальным инвесторам и еврокомиссарам. Его хорошо фотографировать, снимать на камеры, писать о нем такие вот статьи, словом – рубать на шахтерских мифах совершенно реальное бабло. Им хорошо отпугивать наивных западных интеллектуалов, на него удобно ссылаться в процессе предвыборной гонки, от него выгодно дистанцироваться во время переломных в жизни страны моментов, тем более что их, этих моментов, в жизни страны становится все больше и больше.

Донбасс производит невероятное впечатление на иностранцев. Каждый раз одно и то же – круглые от удивления глаза, потрясение от суровости климата и непритязательности быта, шок от цен на алкоголь. А вот меня лично больше всего поразила та гордость, с которой братья-ветераны показывали нам свою шахту. Я – человек сентиментальный, меня всегда пронимают такие простые человеческие чувства как трудовая гордость, профессиональная честь – то, о чем, как правило, в процессе предвыборной гонки не вспоминают. Но ведь правда – чтобы любить шахту, которая тебя искалечила, нужно быть, как минимум, инвалидом. Или патриотом.