"Потомству в пример". Глава XII. Осада и взятие Варны. Приключение Николая I во время его плавания на «Императрице Марии» в Одессу. Возвращение наших героев в Севастополь. (Продолжение 5)

На следующий день, в строго назначенное время, к 9-ти часам пополудни, на "Императрицу Марию" прибыл капудан-паша, где его встречал лично адмирал Грейг.

Через час с небольшим с "Императрицы" телеграфом на "Париж" царю донесли: "Варна не сдаётся!". С флагмана немедля последовал приказ Императора: "Как и войскам, так и судам, противу крепости расположенным, приказано быть в готовности возобновить военные действия".

По возвращении адмирала на корабль "Париж", а капудана-паши – в крепость, белый переговорный флаг на "Императрице" упал, а его место занял красный, при появлении которого был открыт по Варне безжалостный огонь из всех береговых и корабельных орудий.

Осматривая за несколько дней перед этим войска, расположенные на южной стороне, Николай заметил на берегу рейда место, с которого, при установлении там батареи, можно было удачно обстреливать крепость. Не тратя понапрасну времени, Грейг приказал поставить там две батареи 24-фунтовых карронад и  батарею 30-фунтовых  корабельных орудий, снятых со "Скорого", как с переведённого в ранг госпитального судна. И это было сделано весьма вовремя, так как 16 сентября позиции отряда генерал-адъютанта Бистрома подверглись нападению: с одной стороны - гарнизоном крепости, а с другой стороны, с тыла, - всей мощью многотысячного войска Омера-Врионе.

Несмотря на чрезвычайное превосходство сил неприятеля и на упорство его атак, враг был отбит на всех направлениях. Турки были принуждены  поспешно отступить, потеряв при этом два знамени и до тысячи человек убитыми и ранеными. Почти столько же было взято в плен и отправлено в Одессу. Во многом этому успеху способствовала удачно выбранная позиция для установки батареи корабельных орудий, снятых со "Скорого", а также действия со стороны рейда бомбардирских судов против войск Омер-Врионе.

Наш урон также был значителен, но после этого дня турецкий гарнизон Варны в дальнейшем более уже не предпринимал попыток принудить наши войска снять блокаду крепости. Единственное, что доставляло тревогу нашим войскам, так это само присутствие корпуса Омер-Врионе. Чтобы унять беспокойство, вызванное таким соседством, граф Воронцов предложил царю атаковать неприятеля и если не уничтожить этот отряд, то, по крайней мере, заставить его отойти от крепости на значительное расстояние. Николаю понравился представленный графом смелый, хорошо продуманный план всей операции и он, как принято говорить на флоте, дал добро на  проведение  операции против турецкого корпуса.

Омер-Врионе был внезапно атакован с одной стороны отрядом генерал-адъютанта Бистрома, а с другой стороны – войсками, прибывшими от Шумлы под начальством принца Евгения Виртембергского. Однако хитрый Омер-Врионе занял столь выгодную позицию и сумел её настолько искусно укрепить, используя при этом все преимущества ландшафта, что нашим атакующим войскам не было никакой возможности выбить из неё засевших там турков. Однако после этого дела и Омер-Врионе больше не осмеливался на активные и  решительные действия по освобождению Варны от блокады.

Между тем, все инженерные и сапёрные работы, проведённые русскими отрядами, были завершены, и сама диспозиция наших войск исключала какую-либо возможность поддержания связи извне с запертым в крепости турецким гарнизоном. Кроме того, интенсивное регулярное поступление подкреплений были доведены до такого положения, что наши штурмовые отряды уже могли легко проникнуть в крепость практически на любом участке неприятельской обороны.

Однако Николай, прекрасно понимая, что общий приступ даже при всём его несомненном успехе будет стоить нам весьма дорого, принял решение атаковать перед рассветом 20 сентября первый с моря бастион. Штурм одного бастиона мог быть произведен без значительных потерь, а его взятие представляло бы между тем верное средство для одоления всей крепости.

- Укрепившись на занятом бастионе, мы приобретаем внутри самой Варны твёрдый пункт, через который войска смогут вступить в неё во всякое время, ежели неприятель сам не поспешит изъявить нам свою покорность, – адресовал Николай свои размышления графу Воронцову. И тут же, не дав выразить ни своих сомнений, ни своего согласия, император тоном уже давно решённого вопроса поинтересовался, какие части намерен Воронцов отрядить для проведения этой операции.

Для штурма назначены были охотники, вызванные из гвардейских и армейских полков, и две роты Измайловского полка. Но честь открывать путь штурмующей колонне представлена была вместе с егерями 13-го и 14-го егерских полков, сотне матросов, которые должны были составить голову штурмовой колонны.

Сутки, отведённые на подготовку штурма бастиона, пролетели быстро и по данному около пяти часов утра сигналу войска быстро устремились на крутые стены цитадели. Воспользовавшись изумлением турок,  наши войска овладели укреплением почти без сопротивления. Тем не менее, вместо того, чтобы ограничиться этим успехом, наши солдаты, будучи обуяны отвагою и желанием скорее овладеть всею  цитаделью, бросились дальше вовнутрь крепости и пробились почти до её средины. Но главное же дело штурма – укрепление бастиона, осталось неисполненным.

Гарнизон, оправясь от первого штурма и, видя малочисленность атакующих войск, быстро ударил по ним превосходящими силами. Не в состоянии организовать прочную оборону, наши отряды вынуждены были оставить занятый ими бастион и отступить с большими потерями.

Так предприятие, прекрасно обдуманное и подготовленное, не удалось от неточного исполнения приказаний и неуместной горячности наших солдат.

После этого драматического события Николай долго расхаживал в одиночестве по отмытой почти что до неестественной белизны палубе юта флагмана. Он не желал никого принимать и никого видеть. Время от времени царь подходил к телескопу и подолгу смотрел в окуляр на варненский берег. Медленно передвигая трубу телескопа, он внимательно рассматривал крутой пустынный берег, высокие, казавшиеся неприступными стены цитадели, которая уже была в наших руках и могла бы послужить ключом ко всей крепости. Но по воле случая и по бесполезной запальчивости штурмовавших её солдат она по-прежнему продолжала оставаться в руках заклятого врага. И не столько боль неудавшегося приступа, сколько неуёмная боль за безвозвратно пропавшие жизни солдат, наших солдат, сжимала великодержавное сердце.  Потом, уняв свой гнев и заглушив терзания души, вызванные утратой победы, ускользнувшей из его могучих рук, Николай, спустившись к себе в салон, запишет в личном дневнике увиденный им с корабля последний акт этой трагедии:

"Вечером сего дня мы были свидетелями редкого примера самоотвержения. На бреши первого бастиона лежало несколько трупов солдат наших, убитых во время штурма.

Невзирая на то, что турки зорко сторожили это место, два матроса, вышедши из укрытия, бросились к трупам и, подняв два из них, скрылись в ложемент, сложив там свои ноши. Они возвратились за остальными телами и таким же образом перенесли их в ложементы.

К сожалению, имена людей, предпринявших такой подвиг с намерением избавить тела христиан от поругания и совершивших его под убийственным огнём неприятеля, остались неизвестными".

Неудача при штурме цитадели не лишила уверенности царя в возможности скорого взятия Варны нашими войсками. Удостоверившись в полной готовности наших войск для осуществления генерального штурма крепости, Николай разрешил ещё раз попробовать провести переговоры с главнокомандующим в крепости и склонить его к сдаче Варны без боя.  В обмен на Варну и сохранение своих солдат он вновь был склонен предоставить свободу добровольно сдавшемуся гарнизону крепости с обязательством не воевать против наших войск до окончания войны. Царь одобрил представленное ему послание к капудану-паше, в котором говорилось, что "дело, происходившее накануне, от неточного исполнения сделанных распоряжений, не достигло своей цели. Тем не менее, оно служит доказательством возможности приступа. И так как успех его не может подлежать сомнению, то, очевидно, что дальнейшее упорство будет иметь следствием одну напрасную гибель гарнизона".

На большое удивление всех, турки согласились предложению открыть переговоры и около полудня следующего дня переговоры между адмиралом Грейгом и трехбунчужным пашою Юсуфом-Сересским - вторым начальником Варны состоялись на передовой линии в одной из осадных траншей на подступах к Варне.

Заканчивая переговоры, Юсуф-паша поднялся из-за раскладного походного стола и с плохо скрываемой печалью в голосе, на довольно сносном русском языке, тихо произнес:

- Ваше превосходительство, ежели предложенные вами условия насчёт сдачи крепости будут приняты, то я явлюсь на завтрашний день поутру в лагерь. В противном случае моё отсутствие будет означать несогласие с этими условиями капудана-паши. Что касается моего представления в данной ситуации, то я отнюдь  не считаю постыдным передать свою саблю в руки такого отважного врага.

Устало кивнув на прощание головой адмиралу, Юсуф-паша развернулся и вместе с сопровождавшими его офицерами  направился из траншеи в сторону крепости.  

В девять часов утра следующего дня адмиралу Грейгу с берега через телеграф было донесено о прибытии в наше расположение Юсуфа-паши. Грейг, прихватив с собой действительного статского советника Фонтона, незамедлительно отправился на берег. В лагере, кроме Юсуфа-паши, находились кматаб капудана-паши и пёстрая гурьба турок в дорогих одеждах.

- Депутаты от жителей Варны из числа турецкого населения города. Прибыли для удостоверения правдивости и верности сделанных накануне предложений, переданных мною капудану-паше, светлейшему Иззет-Магоммеду, – пояснил Юсуф-паша, встретив удивлённый взгляд Грейга.

На самом же деле истинная цель их прихода была в ином, и вскорости она обнаружила себя, как только к ним приблизился адмирал. Депутаты сразу же принялись склонять Грейга изменить условия сдачи крепости и заменить их более выгодными для них.

Получив в этом их желании решительный отказ, турки запросили позволения воротиться в крепость для донесения о том капудану-паше и для совещания с жителями. Они пообещали вернуться через два часа.

Грейгу ничего не оставалось делать, как согласиться. Получив согласие, они ушли в город и по истечении срока действительно возвратились в точно оговоренное время. Но вместо согласия сдаться посланники принялись от имени капудана-паши обвинять адмирала в, якобы, перемене прежних условий сдачи.

- Более нам говорить не о чем, коль вы с этаким открытым вероломством вознамерились искажать нашу добрую волю о сдаче крепости на весьма выгодных для вас условиях.  Я немедля возобновляю решительные действия наших войск и флота против крепости, исход которых нынче ясен каждому: позорный полон или бессмысленная смерть! – легко пересилил гвалт распустившихся депутатов своим громовым голосом Грейг.

Не ожидая такого поворота, турки, молча потоптавшись на месте, принялись с упованием смотреть на Юсуфа-пашу в надежде, что он сможет изменить к лучшему тягостные обстоятельства сорвавшихся по их вине переговоров. Но Юсуф-Сересский продолжал стоять с надменным видом в стороне от столпившихся вокруг него депутатов, словно всё происходящее здесь к нему вовсе не относится. Он упрямо хранил молчание, погружённый в свои нелегкие думы, точно величественный идол, не шевелясь, лишь изредка сверкая своими пронзительными чёрно-карими, словно тлеющие угольки, глазами. Никто из присутствующих на переговорах не мог в эту минуту даже предположить, куда устремлён его всегда острый, сверкающий тихой яростью, взгляд. Однако его вид лучше всяких слов представлял, что он не собирался предпринимать каких-либо действий для спасения расстроенных глупостью этих торгашей и лавочников переговоров.

Наконец, один из депутатов, по виду богатый горожанин, склонив перед ним в подобострастном поклоне свою голову, принялся умолять Юсуфа-пашу предпринять хоть что-нибудь, чтобы остановить русского адмирала. Но паша продолжал упорно молчать.  Ни один мускул не дрогнул на его смуглом волевом лице, когда этот почтенный депутат неожиданно пал перед ним ниц и принялся неистово целовать его сафьяновые сапоги, умоляя избавить и его, и город от разорения и поругания неверных. Юсуф продолжал упрямо не замечать ползающего у его ног горожанина. Только участившееся дыхание выдавало, что его терпению подходит конец. Ещё немного, и он не сдержится, вспыхнет.  Но тут к нему приблизился кматаб.

Кматаб капудана-паши, человек крупный, с лицом, на котором в одинаковой степени совместились и восточная красота, и восточная безжалостность, и восточное жестокосердие, подошёл к Юсуфу-паше и, не скрывая своего презрения к горожанину, больно  пнул его своей ногой. Почтенный депутат в одну секунду отскочил от паши на несколько шагов, взвыв словно  собака от жуткой, нечеловеческой боли и обиды. Кматаб склонил перед пашою, как признающий его главенство, свою голову. Однако в этом его поклоне не было ни малейшего намёка на заискивание и угодливость, выказанные пожилым депутатом. Адъютант капудана-паши лишь признавал его старшинство и готов был безоговорочно повиноваться ему во всём, как старшему, но не более. И говорил он Юсуфу-паше своим тихим, уверенным голосом человека, убежденного в своей силе:

- Пойдём, почтенный Юсуф-паша, Светлейший капудан-паша ждёт своих верных слуг разделить с ним печальную участь, уготованную нам всемилостивейшим Аллахом.

Но ответ Юсуфа ошеломил преданного слугу капудана-паши и верного воина Пророка. Юсуф говорил громко и намеренно на русском языке, чтобы его слова были понятны, прежде всего, русским адмиралам:

- Меня, правоверного мусульманина, преданнейшего воина великого падишаха, вчера эти паршивые шакалы, позволившие себе называться уважаемыми людьми, оскорбили бесстыдными сомнениями в верности моих слов, переданных русским капудан-пашою нашему повелителю.                                        

Предмет нашего сегодняшнего прибытия заключается в том, чтобы удостовериться, справедливо ли переданы капудану-паше сделанные со стороны русских предложения о сдаче крепости. Теперь они, эти никчемные и подлые шакалы, обрели возможность увериться в совершенной точности объявленных мною им условий русских.  Настоящие условия эти знатнейшие чиновники гарнизона и депутаты от жителей города обсуждали в продолжение всей ночи и, наконец, изъявили своё твердое согласие сдать крепость белому царю. Более выгодных договорённостей в тех условиях, в которые ввергнуты крепость и город,  достичь невозможно!  И теперь, видя, как легко эти паршивые псы переменили своё намерение, я не желаю иметь ничего общего с так свободно нарушающими данное слово тварями и остаюсь во власти русских.

Кматаб с озлобленным видом, было, начал что-то быстро говорить в лицо Юсуфу-паше и тотчас же остановился на полуслове, встретившись с ним взглядом. Резко развернувшись, не разбирая дороги, кматаб стремительно пошёл в сторону крепости. За ним, едва поспевая,  потрусили своими жирными телесами уважаемые граждане Варны.

По возвращении турок обратно в крепость со всех батарей и судов был открыт жесточайший огонь, продолжавшийся с четырёх часов пополудни  до тех пор, пока турки не дали знать о готовности гарнизона Варны сдать крепость. Пришедшие из города также сообщили, что капудан-паша с горстью своих приближённых заперся в цитадели с намерением защищаться до последнего конца и принять смерть, достойную правоверного.

Адмирал Грейг немедленно сообщил Государю о готовности крепости и города к сдаче на предъявленных нами условиях. Николай приказал прекратить все действия против крепости и в крепость были посланы войска для её занятия. Утром следующего дня наши войска с развёрнутыми знамёнами, под барабанный бой, встречаемые ликующими толпами болгар и греков, торжественным маршем вошли в Варну.

Командующий варненским гарнизоном капудан-паша Иззет-Магоммед, запершись с незначительным отрядом солдат в одном из внутренних укреплений цитадели, с нетерпением ждал ожесточённого приступа русских войск. Однако его ожидания не оправдались. Штурма не последовало ни ночью, ни утром следующего дня, ни вечером. Казалось, что о нём его лютые враги забыли напрочь. Тогда Иззет-Магоммед, увидевший полную бессмысленность своего дальнейшего сопротивления и вняв голосу разума, также решил предаться великодушию российского императора.

* Продолжение следует